Перманентный макияж (ПМ) — это лег­чайшая косметическая та­туировка. От традицион­ной ее отличает то, что красящий пигмент вво­дится в поверхностный слой кожи и сохраняется там лишь два-три года. За­тем, по мере замены кле­ток, макияж отслаивается, светлеет и исчезает. Не так давно я решилась на ответственный шаг и сделала перманентный макияж.
У косметолога

Косметолог, которую я посетила с целью консультации, рассказала о возможностях ПМ и о самой операции. Показала десяток пузырь­ков с жидкими пигмент­ными красителями, путем смешивания которых под­бирается желаемый отте­нок: серый или серо-коричневый, черный или русый — для бровей, розовый или оранжевый, те­лесный или пунцовый — для губ.

Оказалось, чаще всего просят вы­татуировать брови. Такие, чтобы «раскрыли» глаза и придали лицу вы­ражение приветливости. На втором месте по популярности — родинки. Их чаще всего желают миловидные от природы женщины. Всем, понима­ешь, хороша, вот только родинки, как у Синди Крофорд, не хватает. Спору нет, трогательное пятнышко над губой или на щеке придает лицу не­обычайную пикантность. Дамы зре­лого возраста просят «стрелки» на ве­ках: с годами зрение портится и акку­ратно подводить глаза не получается. Интересно, что, если пациентка в процессе операции испытывает не­которую физическую боль, то косме­толог переживает не менее тяжкие моральные муки.

— Страшновато, конечно, накла­дывать макияж, который женщина не сможет смыть несколько лет. Часто дамы приносят какой-нибудь жур­нал, показывают известное лицо и го­ворят: «Хочу такие губы». Я пытаюсь отговорить, ведь не всем идет то, что красиво на топ-модели. Да и яркая краска может быстро надоесть. Я ре­комендую просто чуть-чуть подпра­вить или слегка акцентировать ес­тественные черты лица, но, к сожале­нию, переубедить удается не всегда. В конце концов, клиент платит, он и за­казывает.

Как истинный медик, косметолог пробует все краски на себе: ее руки и колени «украшены» разноцветными черточками.

— Я хочу точно знать, как краска будет выглядеть на ко­же. Мы с клиенткой подбираем нужный от­тенок, она начинает сомневаться, и тогда я ввожу пигмент себе.

Решено! Делаю губ­ки бантиком. Выясни­лось, что ближайший свободный операцион­ный день — сразу после Нового года.

— Ой, как долго. Мо­жет, поближе что-ни­будь поищете?

-Да, нашла. 13 декабря устроит?

— Это какой день недели?

— Сейчас посмотрю. Пятница. Пятница, 13 число! В памяти всплыли леденящие кровь кадры из ужасов — «Хирург», «Дантист»… Но ждать Нового года так долго. А вдруг к тому времени муж уедет в ко­мандировку, дети заболеют или деньги кончатся? В конце концов, не­ужели на пути к великой цели — стать прекрасной — меня остановит черная кошка или баба с пустыми ведрами?!

— Записывайте!

Вечером 12 декабря за ужином я как бы между прочим сообщила: «Завтра иду на татуировку». Муж и свекровь замерли над тарелками. Со звоном упала на пол ложка.

— А что это такое? — спросил стар­ший сын.

— Рисунок на теле.

— А что ты, мама, нарисуешь? — за­интересовался младший. — Пожар­ную машину?

…Всю ночь меня мучили кошма­ры. Наутро, готовая ко всему, я по русскому обычаю сходила в баню. Теперь можно и под нож!

Процедура нанесения перманентного макияжа

Создание моих совершенных губ на­чалось с тщательного прорисовыва­ния контура карандашом. Только-только косметолог со мной щебетала, а тут замолчала и сосредоточенно, как художник перед главным полот­ном своей жизни, замерла у моего лица. И только через 40 минут пред­ложила мне посмотреть на себя. Так вот, оказывается, сколько времени должно уходить по утрам на контур губ! А я-то, откровенно говоря, дела­ла это за несколько секунд, кося од­ним глазом на будильник, а другим — на клубок катающихся детей. Когда они сбивали меня с ног, розовая ли­ния часто уходила за ухо.

Я взглянула в зеркало… Мое блед­ное лицо исчезло. Словно улыбка че­ширского кота, в зеркале отражались лишь губы. По сравнению с этими устами губки Лорен и Шиффер каза­лись невзрачными, как у простушек.

Я легла на операционный стол. Зажглись яркие лампы. Медсестра вставила мне в рот салфетку и щедро полила одну губу лидокаином. Меня охватил ужас неизбежности экзеку­ции, неотвратимой, как заход солнца.

Господи! Пятница, 13-е. Я лежу с салфеткой в зубах, с застывшей гу­бой и замороженным языком, с ока­меневшими от страха ногами. Щел­кнул какой-то тумблер, и перед мо­ими глазами появилось нечто похо­жее на авторучку с вибрирующим «жалом». Оно коснулось моей верх­ней губы… Словно тысяча разъярен­ных пчел с остервенением впились в мою плоть. Слетелся, по-моему, весь улей, включая трутней и королеву-матку. Заныли зубы. Часть пчел пробрались прямо в мозг и жужжали уже там. Косметолог ласково отирала мне салфеткой щеки и подбородок. «Неужели столько крови?» — в отча­янии думала я. Через час с четвертью пчелы перелетели на нижнюю губу. То ли я привыкла, то ли впала в за­бытье, но вторую часть операции пе­ренесла сравнительно легко. Через два с половиной часа я спустила со стола онемевшие конечности и поглядела в зеркало. Больше всего я напоминала вампира: губы были очерчены кроваво-красной линией.

— Не волнуйтесь, так и должно быть, — успокоила меня косметолог. — Это спекшаяся кровь. Когда корочки отпадут, контур губ будет светло-ко­ричневым, как вы и хотели.

Весь вечер муж подкарауливал меня в укромных уголках квартиры и, хватая за ягодицу или иное сокро­венное место, интимно предлагал: «Может, еще где-нибудь татуировочку сделаешь? На бедре или на груди!»

Через две недели все зажило, и я получила губы, о которых всегда мечтала. Отныне я могу потеть с лю­бимым в сауне, плескаться с ним под душем и смело подставлять лицо навстречу рассветным поцелуям! Ду­маю, со следующей получки вытату­ирую себе «кошачий глаз».