Завкафедрой пластической хирургии факультета последипломного образования Первого Санкт-Петербургского государственного медицинского университета им. И.П. Павлова Минздрава РФ Ирина Хрусталева в интервью рассказала об основных образовательных траекториях будущих пластических хирургов.

— Пластическая хирургия – особая специальность, вызывающая бурную дискуссию в обществе. Чем вы можете это объяснить?

— Зачастую наша специальность ассоциируется исключительно с эстетической составляющей. Но пластическая хирургия начинается отнюдь не с того, чтобы кому-то сделать прекрасный нос или устранить лопоухость. Она начинается с того, чтобы научиться лечить последствия ожогов, травм, онкологических заболеваний, оказывать экстренную помощь. Многие забывают об основном разделе пластической реконструктивной хирургии, восстанавливающей утраченные функции органов, возвращающей человеку возможность жить активной социальной жизнью.

Именно узкий раздел эстетической хирургии, который является возмездным и, по сути, «украшательским», вызывает неоднозначную реакцию со стороны общества. Считается, что мы совковыми лопатами загребаем бешеные деньги, да и не врачи мы вовсе… Это очень обидно.

— Как молодому человеку стать хорошим пластическим хирургом? Сколько ему потребуется для этого лет?

— К счастью, стать пластическим хирургом сейчас значительно сложнее, чем раньше. Во времена советского союза и постсоветский период мы довольно долго жили в ситуации, когда пластической хирургии как специальности у нас в стране не было, а пластические хирурги — были. Вместе с тем, сформировалась очень достойная профессиональная среда пластических хирургов, чему во многом способствовала непростая история развития нашей страны: Вторая Мировая война, локальные конфликты, позднее, события в Афганистане стимулировали развитие реконструктивно-пластических вмешательств, поднимая их на новый уровень. Однако эти операции выполнялись людьми разных специальностей, чаще всего, челюстно-лицевыми хирургами, травматологами и микрохирургами.

С конца 90-х годов система образования стала выстраиваться таким образом, что получить сертификат, дающий возможность заниматься эстетической пластической хирургией, было весьма просто: достаточно окончить медицинский вуз и пройти первичную переподготовку продолжительностью 504 часа, и ты готов идти в операционную.

Благодаря первому президенту Российского общества пластических реконструктивных и эстетических хирургов (РОПРЕХ) академику Николаю Миланову (ныне покойному) и Наталье Мантуровой, которая сменила его на посту главного внештатного пластического хирурга Минздрава, ситуация кардинально изменилась.

Сейчас выпускники медвузов могут получить сертификат пластического хирурга только после прохождения двухгодичной ординатуры. На нашей кафедре в Санкт-Петербургском государственном медицинском университете имени академика И.П. Павлова существует определенный конкурс. В качестве новых клинических ординаторов мы приветствуем, прежде всего, тех докторов, которые уже имеют некий опыт последипломной работы, связанной с общей хирургией.

— Как вы полагаете, двух лет ординатуры достаточно для того, чтобы встать к операционному столу? Каким образом происходит повышение квалификации в области пластической хирургии?

— Основная проблема в последипломном образовании, в том числе, в ординатуре – недостаток практики и технических возможностей для проведения самостоятельных операций. Если говорить о полноценной практике, которая позволит молодому специалисту уверенно начать оперировать, а не «на крючках стоять», то, на мой взгляд, двух лет недостаточно. Вероятнее всего, в будущем срок обязательной для нашей специальности ординатуры будет увеличен.

На сегодняшний день после окончания ординатуры человек отправляется в свободное плаванье – трудоустраивается, вовлекается в систему непрерывного медицинского образования. Эта система, к слову сказать, тоже претерпевает существенные изменения. Если раньше мы были вынуждены раз в пять лет отрываться от своей непосредственной работы на 144 часа (а это целый месяц жизни), чтобы повысить свою квалификацию, то теперь каждый год все доктора должны набирать определенное количество квалификационных часов для того, чтобы раз в пять лет их суммировать.

— Как вы думаете, все это потом «окупается» с моральной и материальной точки зрения?

— Любой доктор узкой специальности – пластический хирург, уролог, стоматолог-эндодонт – это «штучный товар»: они одновременно занимаются и ремеслом, и искусством, и наукой. Много ли таких выдающихся высокопрофессиональных узких специалистов в нашей стране и во всем мире? Думаю, нет.

Если же мы говорим о медицине, «поставленной на поток», то здесь есть свои подводные камни. В нашем вузе ординатура по пластической хирургии платная. Чаще всего молодого ординатора субсидируют родители, оплачивая дорогостоящее последипломное образование. Сам он рассчитывает на то, что ему эти деньги быстро вернутся. Но как? Через два года он выходит из ординатуры и понимает, что «пришло время собирать камни». Причем как можно быстрее. В результате появляются хирурги-инстаграмщики, «маэстро одной операции» из разряда «лучше всех удаляю комки Биша». Такие уродливые проявления полного отсутствия социальной ответственности и пренебрежения интересами пациентов наводят на грустные мысли.

Желание заработать хоть как-то привело к появлению многочисленных хирургов-лоукостеров. Мы были вынуждены следовать закону, обучать их на курсах первичной переподготовки (504 — 720 часов) и выпускать сертифицированных «недоспециалистов», которые сейчас продолжают работать на законных основаниях в разных городах России.

В этой ситуации хочется надеяться на здравый смысл социума и отдельных женщин, которые должны сначала провести минимальный сравнительный анализ, прежде чем доверить свое лицо, грудь или живот «звездам инстаграма».

— По Вашим оценкам, в России много таких сертифицированных «недоспециалистов»?

— Думаю, да. Пластические хирурги, которые входят в РОПРЕХ, являются специалистами высокого уровня. Они объединяются для того, чтобы находиться в однородной профессиональной среде. Все остальные — вне контроля со стороны местных органов власти и РОПРЕХ. Многие из таких докторов, на мой взгляд, не имеют права проводить эстетические операции.

Например, эстетическую блефаропластику (пластика век) повсеместно проводят офтальмологи; эстетическую ринопластику (не путать с восстановлением носового дыхания) — ЛОР-хирурги; торакальные хирурги (хирургия органов грудной клетки) занимаются увеличением молочных желез; общие хирурги проводят эстетическую абдоминопластику (пластика живота). Все эти специалисты должны заниматься совершенно другими делами, но они расценивают эстетические операции как дополнительный заработок. Бороться с этим можно только на уровне Минздрава и законотворчества.

— В ответ на дефицит объективной информации в сфере пластической хирургии «Социальный навигатор» МИА «Россия сегодня» опубликовал рейтинг «Лучшие клиники пластической хирургии Москвы – 2016». В этом году проект должен охватить всю территорию России. Какова ситуация в Санкт-Петербурге? Есть подозрение, что в северной столице много хороших клиник и оперирующих врачей, а цены на медицинские услуги ниже. Это так?

— Топовые клиники в Санкт-Петербурге, пожалуй, не дешевле, чем в Москве. Нужно учитывать не только профессиональные навыки доктора, но и уровень медицинского обеспечения операций. Если пациент обращается к демпингующему хирургу, он должен понимать, что его будут шить допотопными нитками, давать наркоз устаревшими препаратами, использовать самые дешевые импланты и пр. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Санкт-Петербург, кстати, в этом смысле находится в более спокойном положении, чем Москва. У нас в разы меньше пластических хирургов. Полуподпольная деятельность сразу всплывает на поверхность. Пациенты с осложнениями ходят по кругу от одного доктора к другому, случаи неудачных операций становятся общеизвестными.

Кроме того, ситуация достаточно благоприятная, поскольку основой костяк пластических хирургов оперируют давно. Санкт-Петербург меньше Москвы, мы все друг друга знаем. Приток молодых хирургов происходит через три кафедры пластической хирургии. Мы понимаем, кого и куда мы выпускаем.